СТРИБОГ

НА СВИСТУН-ГОРЕ

Однажды ночью налетел на деревню бурный ветер с восточной стороны, крыши с домов снес, хлеба желтеющие побил, мельницу порушил ветряную. Утром подсчитали мужики убыток, почесали затылки, покряхтели... Делать нечего — надо урон восполнять. Засучили рукава — и за работу. А один — шорник Вавила, он по части упряжи большой был мастак, — до того обиделся на ветер, что решил найти на него управу. И нигде иначе, как у самого Стрибога — верховного владыки всех ветров.

В тот же день выковал Вавила у кузнеца башмаки железные, вырезал клюку дубовую — от зверей отбиваться, положил в котомку нехитрую снедь и пустился в путь-дорогу. Старик-мельник (все они, мельники, говорят, колдуны!) подсказал ему, где искать Стрибога: за горами, за долами, на Свистун-горе.

Целый год шел Вавила — уж и башмаки железные поизносил! — пока не взошел на Свистун-гору. Видит, сидит на камне седой крылатый старец-исполин, дует в рог золоченый, а над головой старца орел парит. Вот он, Стрибог! В точности такой, каким его мельник описывал!

Поклонился Вавила в ноги Стрибогу, о своей беде поведал, о проделках ветра Восточного рассказал.

Выслушал бог, брови нахмурил и трижды протрубил в рог. Тотчас предстал пред ним крылатый великан в зеленых одеждах и с гуслями в руках.

— А ну-ка повтори свою жалобу на ветра Восточного! — приказал Стрибог Вавиле. Тот все повторил слово в слово.

— Что скажешь? Чем оправдаешься? — грозно поглядел верховный бог на бесчинни-ка. — Разве я учил тебя деревни разорять? Ответствуй, буян!

— Вина моя невелика, о Стрибоже, — молвил тот. — Рассуди сам. В других деревнях меня и в песнях славят, и Ветром-Ветрилою, и Ветром Ветровичем величают, кашку и блины выставляют мне на крыши, бросают с мельницы горстями муку, дабы я крылья мельничные вздымал. А в их деревне, — он указал перстом на Вавилу, — и плюют встречь меня, и злые наговоры по мне пускают, портят людей и скотину, а народ клянет меня, безвинного, на чем свет стоит: дескать, это я нанес ветром хворь-поветрие. Рыбаки там на воде свистят по ветер и накликают бурю. Долго терпел я всяческие обиды, но наконец терпенье мое лопнуло, когда разорили юнцы муравейник, палками его разметали по ветру, а вечером принялись старый веник жечь да искрами на ветру любоваться. А ведь этакое бесчинство старыми людьми от веку заповедано. И я не вынес обиды... Прости меня, Стрибог!

Помолчал, поразмыслил крылатый старец-исполин, да и говорит:

— Слышал, человече? Ступай назад, перескажи ответ Восточного ветра своим неразумным собратьям. Впрочем, нет: ноги в долгом пути собьешь, вон, башмаки-то железные уж продырявил. Сей же час обидчик вашей деревни отнесет тебя в родные края. Надеюсь, впредь вы с ним поладите. Прощай!

...На восходе солнечном косари в Ярилиной долине увидали диво дивное: мужик по небу летит! Пригляделись — да ведь это шорник Вавила к ним спускается, словно бы на незримом ковре-самолете!

тал Вавила на траву, поклонился в пояс кому-то незримому, а потом рассказал мужикам о своем хождении к Свистун-горе и о справедливом Стрибоге.

С той поры в деревне все крыши целы, хлеба ветром не сбиваемы, а мельница мелет исправно. И такой почет ветрам, как здесь, вряд ли где еще оказывается!

П. БУТУРЛИН. СТРИБОГ

Есть черная скала средь моря-океана:
Там Стрибог властвует, и внуков — бегунов
Он шлет отгула к нам с дождями для лугов,
С грзою с вьюгами, с покровами тумана...
Тот вторит хохоту Перуна-великана,
А этот голосит тоскливей бедных вдов;
От рева старшего гудит вся глушь лесов,
А песни младшего нежней, чем песнь Баяна...
Но на своей скале в равнине голубой -
Горюет старый дед, взирая вдаль сурово:
Могучие уста закованы судьбой...
А лишь дохнул бы он! — летели бы дубровы,
Как в летний день в степи летит сухой ковыль,
От высоких гор стояла б только пыль.