Одна ведьма выдала дочку замуж за богатого молодца. Зажили хорошо, да одна беда — повадилась жена летать в трубу, как мать, да оборачиваться черной свиньей. Муж не потерпел да хорошенько поучил жену. Она пожаловалась матери. Теща разозлилась:
— Ах он такой-сякой! Вот я поучу его, как тебя уродовать! Приходи с ним в воскресенье в гости.
Пришли молодые, теща и плеснула в лицо парню квасу из кружки, он тотчас обернулся собакой и побежал невесть куда. Бегал, бегал, наконец прибился к мельнику и прожил у него три года. Мельник нахвалиться псом не мог: дескать, если кто за помол не хочет платить, пес как чует — хватает за полы, треплет, не пускает со двора, пока не рассчитается сполна.
И вот как-то раз заглянул на мельницу один знающий человек. Поглядел на пса — да и — Да это ж у вас оборотень приневоленный добро стережет!
— Как так?
— Да вот так!
Спрыснул пса какой-то наговоренной водой, утер полотенчиком — тот упал, где стоял. Велел знатка положить его спать, да не на собачью подстилку, а на лавку, где люди спят. Три дня и три ночи спал пес, а на четвертые сделался человеком. Мельник и его жена так и разинули рты. А знатка говорит:
— Я тебя три года по указке твоей жены искал. Очень она печалилась, что мать такое зло тебе содеяла, покаялась она, старое ремесло бросила. А теща ведьмачит по-прежнему. Если хочешь ей отомстить, возьми полотенчико, которым я тебя утирал, и брось ей в лицо.
Пришел оборотень домой — жена так на шею ему и кинулась сама не своя от радости. А теща смотрит люто. Он изловчился, ка-ак бросил ей в лицо полотенце — и ведьма мигом обратилась черной свиньей и с пронзительным визгом выбежала вон из избы. Больше о ней не было ни слуху ни духу. А с женой он отныне жил хорошо. Разве что поучит иногда, но это уж как водится.
Как-то раз поймал один рыбак здоровущего налима и принес домой, чтобы жена сварила. Через некоторое время видит в окошко — жена по берегу ходит (а их дом на самом берегу реки стоял).
— Ты что тут делаешь?
А она такая виноватая:
— Ой, прости, родимый, я налима обратно в речку отпустила.
— Что?!
— Вынула я его из садка, а он смотрит на меня как бы человечьими глазами и слезы так и льются. И рот открывает, словно сказать что-то хочет. У меня чуть сердце не разорвалось, я его и выпустила.
В жизни рыбак такой дури не слыхивал. У него даже сил на жену сердиться не было. Стоял и глядел на нее без слов. Потом махнул рукой — и пошел пустую похлебку есть.
Прошло несколько дней, повез рыбак на базар свой улов, и там подходит к нему какой-то человек. Назвался он купцом, угостил рыбака в кабаке вином, а потом пошли вместе по рядам и начал новый знакомец покупать и одно, и другое, и материи разные, шелковые, гарусные, атласные, и платки с богатыми кистями, и серьги, и кольца, и ожерелья. Чего только не набрал, полбазара скупил, наверное. И все отдал рыбаку с приговоркою:
— Передай твоей жене да спасибо скажи.
Тот поначалу стал немым столбом, потом говорит:
— Да с какой же это стати ты этак жену мою одариваешь?
— А вот с какой, — ответил купец. — Помнишь, раз добыл ты матерого налима, а жена уху из него варить не стала и выпустила в реку? Вот этот налим я был. И за то я жену твою дарю, что не убила меня. Я в тот день допоздна в реке хаживал, от сотоварищей отстал — и попался тебе. И быть бы мне в ухе, кабы не доброта твоей жены.
— Для чего ж ты налимом ходишь? — спрашивает рыбак, не веря своим ушам.
— А видишь ли, братец, мы промышляем рыбу, ну и в разведку ходим, смотрим, где стадо останавливается большое, там и промышляем.
Смекнул рыбак, что перед ним не простой человек, а оборотень, взял поскорее подарки — и ходу домой, не оглядываясь.
Жил в лесу лесник, стояла у лесника в лесу избушка. Днем лесник в лесу ходил, вечером на ночлег в избушке хоронился. Место было глухое: ни дороги, ни пути, да и не заходил никто в такие дебри и чащи. И вот однажды приходит к леснику медведь и прямо, не спросясь, идет за печку и там рассаживается, как свой.
Лесник не робкого десятка, а струхнул не на шутку: стрелять не смеет. А медведь все сидит, не уходит. Сготовил лесник ужин, есть захотелось. Поел сам, дал и медведю, накормил медведя. Легли спать. И спали ночь мирно.
Поутру собирается лесник в лес, а медведь из избушки на волю. И опять лесник сам заправился и медведя попотчевал. Вышел медведь из избушки, ничего не сказал, только поклонился леснику до земли низко. Один пошел в одну сторону, другой в другую.
В крещенскую ярмарку приехал лесник в город. И вот один богатый приказчик зазвал его в трактир с собою и ну угощать. И так его угощал, что лесник от удовольствия даже имя свое крещеное запамятовал.
И спрашивает лесника приказчик:
— Можешь ли ты знать, за что я тебя угощаю?
— Не могу знать, — отвечает лесник.
Приказчик ему и говорит:
— А помнишь, как я у тебя ночь ночевал?
— Когда ты ночевал?
— А был ты в своей избушке в лесу, и пришел к тебе медведь. Я самый и есть медведь.
— Как так медведь?
— Да так. Если б ты взялся тогда за ружье, я бы тебя съел. Три года, три весны ходил я в шкуре медведем, люди испортили, обернули меня медведем.
Тут лесник чуть было ума не решился, но потом ничего — отошел.
Вернулся лесник в лес, в свою лесную избушку, и стал себе жить да поживать здорово, хорошо, и уж никого не боялся: заяц ли усатый забежит в избушку, росомаха ли — все за гостей, все как свои, милости просим!
Приписывая превращения влиянию злого колдовства и в то же время признавая души человеческие за существа стихийные, способные менять свои телесные одежды, предки наши пришли к убеждению, что некоторые люди наделены даром оборотничества. В первую очередь это относится к лебединым девам, вещим красавицам, которые превращаются то в лебедей (или горлинок), то в девушек.
Во всех сказаниях колдуны, ведьмы и нечистые духи могут превращать людей в различных животных. Убеждение это глубоко укоренилось у всех индоевропейских народов и вызвало множество любопытных сказаний. На Руси думают, что колдун, зная имя человека, может по собственному произволу сделать его оборотнем, а потому имя необходимо утаивать и называться иным, вымышленным.
В пылу злобы и мщения колдуны и ведьмы творят чары и оборачивают своих недругов навсегда или на какой-то срок зверями. Таких невольных оборотней называют вовкулаками, или волкодлаками, потому что всего чаще их представляют в виде волков. Это — более страждущие, чем зловредные существа: они живут в берлогах, рыскают по лесам, воют по-волчьи, но сохраняют человеческий смысл и почти никогда не нападают на деревенские стада; только нестерпимый голод может понудить их искать себе поживы. Нередко бродят они возле родного села и, когда завидят человека, смотрят на него так жалостно, как будто умоляют о помощи; случалось замечать при этом, что из глаз бедного оборотня струились в три ручья слезы; сырого мяса, которое ему предлагают, он не берет, а брошенный кусок хлеба поедает с жадностью.
Один пригожий юноша презрел любовь ведьмы — и вскоре его постигло жестокое мщение: раз поехал он за дровами, остановился в лесу, взялся за топор и только что замахнулся на дерево, как руки его превратились в волчьи лапы, а затем и весь он покрылся мохнатою шкурою; несчастный бросился к своим волам, но те в испуге шарахнулись в сторону; хотел было остановить их своим голосом, но вместо людской речи раздался протяжный дикий вой. Другая ведьма оборотила волком своего соседа, который впоследствии, когда освободился от заклятия, рассказывал, что, будучи оборотнем, он подружился с настоящим волком, ходил с ним на добычу, и хотя чувствовал себя человеком, не мог выражать своих мыслей словами, а выл по-волчьи. Вообще узнать волка-оборотня легко по ногам: они имеют колени, согнутые вперед, как у человека. Оборотня-рыбу сразу видно потому, что плавает она хвостом вперед. ' Наиболее часто обращают людей и сами обращаются колдуны и ведьмы в волков, медведей, свиней, лошадей, птиц, дым, колесо, копну сена (особенно ведьмы любят сделаться копной). Мертвецы также обладают способностью к оборотничеству, особенно если ведьма-чили или колдовали при жизни.
Частенько колдуны принимали облик зверя или животного на Святки и кусали прохожих людей. Такой пострадавший может сделаться животным на семь лет. Если он захочет вернуть себе человеческий облик до истечения этого срока, он должен опять-таки на Святки кого-то укусить, поменявшись с ним своей долей. Если истечет естественный срок колдовства, укушенный воротится домой бледный, худой, в той же самой одежде, что была на нем семь лет назад.
Средства, употребляемые колдунами и ведьмами для превращения людей в животных, сходятся с теми, силою которых они сами становятся оборотнями.
Например, набрасывание звериной шкуры. Крестьяне уверяют, что в старые годы случалось, снимая шкуру с убитой волчицы или медведицы, находить под нею бабу в сарафане. Есть рассказ, что на охотничьей облаве убили трех волков, и когда стали снимать с них шкуры, то под первою нашли молодого жениха, под второю — невесту в ее венчальном уборе, а под третьей — музыканта со скрипкою.
Или волшебная науза (петля). Чтобы превратить свадебное сборище в стаю волков, колдуны берут столько ремней или мочал, сколько нужно оборотить лиц; нашептывают на них заклятия и потом этими ремнями или мочалами подпоясывают обреченных, которые тотчас же и становятся волкодлаками. Такой оборотень не иначе может получить прежний человеческий образ, как разве в том случае, когда чародейный пояс изотрется и лопнет; но и после избавления долгое время бывает дик, сумрачен и не скоро навыкает людской речи.
Народные сказки свидетельствуют, что колдуны и ведьмы обращают людей различными зверями и птицами, ударяя их зеленым прутиком, палкою или плетью (кнутом-самобоем). Удару волшебного прута придается двоякое значение и в преданиях о волкодлаках и оборотнях: им превращаются люди в звериные образы, и, наоборот, им же разрушается сила заклятия, и превращенные возвращаются в среду людей.
Некий колдун оборачивался, кувыркаясь, воткнув перед этим в свой рот два ножа.
Если оборотня в образе животного ударить или ранить, то когда он станет человеком, раны все сохранятся. Таким образом в деревнях часто узнают, кто именно оборотень.