Русский народный фольклор.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
РУССКИЙ БОГАТЫРЬ
Жил-был в славном городе Муроме молодой Илья Иванович Муромец. Сидел он сиднем тридцать лет, а потом стал ходить на ногах крепко и ощутил в себе силу великую. Сделал он себе сбрую ратную, копье булатное, оседлал доброго коня, попросил благословения у отца с матерью и поехал в стольный Киев-град. „ Ехал он прямой дорогою, едет и дивится, что же это дорога вся травой поросла и кустами, непроезжей сделалась. А ее заложил уж тридцать лет назад Соловей-разбойник, не пропускал ни пешего, ни конного, убивая их не оружием, а своим разбойничьим посвистом.
Как только Илья Муромец подъехал к речке Смородинке, почуял Соловей себе скорую кончину и засвистал своим разбойничьим посвистом так, что травы поникли, листья осыпались с деревьев и рощи прилегли к земле. Тогда Илья Муромец снял с себя тугой лук, наложил калену стрелу, тетиву натянул и пустил в Соловья так метко, что выбил ему правый глаз; свалился Соловей с гнезда, что овсяный сноп.
Приторочил Илья разбойника к седлу, будто поклажу, и поехал дальше.
На пути стоят палаты Соловья-разбойника. Старшая дочь посмотрела в окошко, говорит:
— Вот едет наш батюшка домой, везет в торбочке какого-то мужика деревеншину-за-селыпину.
Поглядела дочь младшая, заплакала:
— Ой, нет, это деревеншина-заселыцина батюшку в торбочке везет!
Посылали они своих мужей отомстить за позор рода соловейского, но Илья Муромец всех их конем потоптал, даже рук не пачкая.
Подъехал ко граду Киеву, идет в палаты, а князь Владимир верить не хочет, что Соловья-разбойника пленного привезли.
— Не поверю-де, пока не услышу его покрику звериного, посвисту соловьего!
Велел Илья Соловью голос подать вполсвиста, но тот нарочно как засвистал что было мочи! Кабы не Илья, всех загубил бы Соловей. Тогда Илья убил его за обман и коварство, а князь Владимир почтил Муромца великими похвалами и причел в сильные, могучие богатыри.
Ю. МЕДВЕДЕВ. ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
Перун пировал над лугами,
Ярило по-над берегами
Водил золотые челны,
Из стран полуденных скакали
Дождей заревых табуны.
Объятый блаженной дремотой,
Состарился я, поседел,
Как сыч, тридцать лет и три года
В безвестности сиднем сидел.
Покуда на теплой печурке
Вверялся несбыточным снам,
Рвачи, казнокрады, хапуги
Сжирали страну по частям.
И мой супостат вредоносный
Язвил про меня в кабаках:
Грядущее — мерзко и грозно,
Минувшее — аз растерях.
Но медным щитом заблестела
Луна над стрелами дорог,
Но вырос в душе запустелой
Стожар — огнекрылый цветок.
Но в рог вострубила тревога:
«Ты, витязь Илья, не у дел,
Как сыч, тридцать лет и три года
В тепле и довольстве сидел.
А нечисть над Русью кружила,
Твоих побратимов манила
Рублем
И разила мечом...»
Готовься, нечистая сила,
Сразиться с богатырем!
Илья Муромец — любимейший герой русских былин. Подвиги его не могут изгладиться из памяти народа-пахаря, которого охранял этот богатырь от лютого ворога.
Это олицетворение несокрушимой силы богатырской дрркины, могучий охранитель столь-на-града Киева от «поганой орды», налетавшей на православную Русь. Он с честью-славою несет на своих могучих плечах немалую службу родине, обороняя рубеж великокняжеский, сражаясь то с Соловьем-разбойником, то с Калином-царем — олицетворениями всех тех супостатов-ворогов, кои терзали Русь. Не устоял перед ним и Идолище поганое — разбойник-великан, который сжирает зараз по целому быку жареному, выпивает по котлу меду или пива, а котел так велик, что его с трудом подымали двадцать человек. Один Илья Муромец всегда остается «надежей» ласкового князя Владимира — Красна Солнышка.
Но князь стольнокиевский далеко не всегда держит в чести старого богатыря: не только силой грозен Илья Муромец, крестьянский сын, — богат он и смелою правдой-маткою... Не по сердцу иногда князьям правда мужицкая, серая, «неумытая». Попадает за нее и Илья Муромец в погреба, под затворы железные. Но это не умаляет его правдолюбия, не мириться вовек ему, правому, с кривдой-лестью, змеей подколодной! Потому-то так крепко и помнит о нем Русь.
Есть предположение, что Илья Муромец — лицо историческое. Он жил якобы около 1188 года. Мощи его и доныне покоятся в Киево-Печерской лавре.